И целыми днями раздевать и жарить ©
Название: “Nightmares”
Автор: me
Бета: lupus-girl
Персонажи/пейринг: Черная Вдова/Хоукай
Жанры: ER, романс, POV Наташи
Саммари: Размышления Наташи о ее взаимоотношениях с Клинтом
От автора: Обычно ниже R моему творчеству рейтинг сложно поставить, как я понимаю PG-15 эквивалентно PG-13 с различием в двух годах. Можно было бы поставить и G, но лично я бы своему ребенку такое читать не разрешила и не из-за рейтинга, а лишь намек на оный.Строгая мамаша 
1339 словХоукая никогда не мучают кошмары. Так он говорит. Когда я хочу прекратить полуночные разговоры, он степенно опускает веки и засыпает или же только делает вид. Мне приятно и легко с ним. С незабываемой нежностью согревают изнутри воспоминания о возможности переплетать пальцы, касаться кожи, не подразумевая сексуальной подоплеки, привлекать его голову к своим губам, тотчас игриво подуть на его веки и наблюдать, как дрогнули пушистые светлые ресницы, а в уголках глаз залегли небольшие черточки от искренней улыбки.
- Спи, Нат, - шепчет он, неловко отодвигаясь от меня, и что-то в его голосе напоминает о том, что знаю только я. Он действительно устал, и вскоре его дыхание выравнивается.
Клинт кажется крепко спящим. В такие минуты я могу прижаться к нему сильнее, чем он мог бы мечтать. Разумеется, я рискую попасться на его уловку с безмятежным сном, но тогда и Бартону придется раскрыться. Я ненавижу, когда меня обманывают, и не приму лжи в отношениях. Даже по мелочам.
В отношениях? С каких пор, размышляя об этих «ночевках», я стала употреблять этот термин? Может, в тот момент, когда впервые неосознанно обняла его во сне, закрывшись от дурных сновидений, словно щитом? Когда наступает это мгновение в полудреме – ты очухиваешься с «тяжелой» головой и понимаешь, что покемарить удалось не больше 40 минут, судя по часам на его руке; и ты тянешься к нему, теплому, пропахшему кофе и сигаретами. И теперь проваливаешься в крепкий сон, потому что веришь ему и знаешь, что он защитит. Даже ценой собственной жизни.
Когда живешь так долго, как я, начинаешь понимать, что рождение и смерть ничего не значат во вселенских масштабах. Мне не страшно осознавать, что пройдет еще лет сорок, и от него, возможно, не останется и надгробия. Странно представлять его седовласым, немощным, но по-прежнему страстно борющимся за справедливость. Мне легче нафантазировать момент его смерти в расцвете лет, прощальный поцелуй, застывающий металлический привкус его крови на моих губах и отдаленный отзвук последнего вдоха.
Временами я задумываюсь о жизни без него. Позволю ли я ему умереть? Накинется ли на меня отчаяние, схожее с тем, когда я потеряла мужа, или за эти годы я разучилась страдать? Как же так получилось, что для меня стало важным будущее?
Когда мы только познакомились, да и по сей день, он позволял себе флиртовать с другими девушками, в единичных случаях – с парнями, и не потому, что это часть задания или в итоге он окажется бисексуальным. Нет, дело в другом: Бартон – игрок. Другие люди и их чувства его не касаются, он обособил свой мир, закрывшись ото всех, и вычертил на гладком воображаемом листе своего сердца маленькую дверь для меня с крепким засовом с внутренней стороны. Ему нравится убеждать других в том, что мы просто напарники и только. В своей жизни он ставит меня как человека, который прикроет его спину, значительно выше, чем женщину, способную сварить ему кастрюльку супа.
***
Теперь Клинт притягивает меня к себе, своими ручищами ощупывая мою спину и плечи, судорожно выдыхает, верно и не осознавая, отчего перепугался. Я приоткрываю один глаз, замечая его настороженное выражение лица.
- Это всего лишь сон, трусишка, - усмехаюсь, задорно касаясь его носа своим.
- Мне приснилось, что ты беременна, - отвечает Клинт, и мы заливисто смеемся, поминая его нетривиальный сон а-ля кинолента «Прометей», и почему-то даже не берем в расчет возможную интерпретацию этого бреда в реальной жизни. Может, потому что в его подсознании, помимо соратника, я выступаю еще и в роли лучшего друга, с которым и следует обсуждать невнятные вопросы в стиле: «Что делать, если твоя подружка беременна»?
Иногда я с незримой печалью размышляю о том, что если бы мы были обычными людьми, то все было бы по-другому, по-настоящему. А потом вспоминаю, что даже если бы мы были современниками, я бы жила в России, и существовала вероятность, что между нами бы встал языковый барьер, да и никогда прежде у меня не возникала симпатия к мужчинам его типа. Жил бы он у себя в Айове с родителями и братом, скупал бы карточки с Капитаном Америкой. Мы бы никогда не встретились, и кто-то другой скрывался бы под позывными Хоукай и Черная Вдова. Такие мысли мне кажутся слабостью, проявляем чувств; и тогда я понимаю, что единолично позволила себе вступить в клуб меланхоличных идеалистов. А потом нечаянно сталкиваюсь с ним взглядом, таким, как сейчас, когда за все еще откровенным испугом выплывает наружу сдержанная грусть и эмоциональная зависимость. Он не расскажет мне, что видел. Не сегодня. Я позволю ему отшутиться, потому, что он мой испуганный парень, а не вражеский шпион. Ему надо «переварить» эти картинки, запрятать под бронежилет и дождаться момента, когда в его защите появится брешь.
Клинт поворачивается на левый бок, положив голову на мою подушку. Мне нравится слышать его запах так близко, я несознательно запускаю руку в его волосы, перебираю их. Это успокоит его. Я знаю.
Прикрыв веки, я отчего-то вспоминаю душещипательную сцену на дежурстве пару дней назад.
«Я не умею говорить красиво, Нат, но когда мы истребим всех врагов, ты останешься со мной»? – Приложив к губам незажженную сигарету, так внезапно спросил Бартон. И мне известно, причем здесь эти его «красиво» и «остаться». В иной раз следовало бы подшутить над ним, допытаться о том, что именно он имеет в виду, но этот удушаемый томительной неизвестностью взгляд, скрывающийся за выдыхаемым дымом наконец прикуренной сигареты, заставляет меня едва уловимо кивнуть и выдержать некоторую серьезность. И да, мы никогда не задумываемся о том, что со злом придется сражаться до конца жизни, а иные и после нас будут продолжать это дело.
Торжественный момент соглашения проходит, и я тут же принимаю на себя роль злобной сучки.
«Кто-нибудь говорил вам, агент Бартон, насколько опасно курить на задании в полной темноте»? – Притворяюсь недовольной и чуть прищуриваюсь.
«Ну, вы же никому не расскажете, агент Романофф», - Клинт нагло улыбается и еще раз затягивается. И я начинаю понимать, что он, безусловно, доверяет мне, но никто и никогда не увидит его боли и подлинных желаний. Проявления чувств. Никто, кроме меня.
Подняв взгляд на Клинта, я вижу, что он снова уснул, убаюканный и согретый. Обратив внимание на его чуть приоткрытый рот, я понимаю, что последнее задание его особенно вымотало. На правой скуле неглубокий свежий порез, не больше трех сантиметров в длину. На теле много синяков и ссадин, покрывающих старые отметины. Среди прочих, мой самый любимый шрам – на животе, длинный и ровный. Клинт увещевает, что шрам остался от удаления аппендикса, и это звучит как правда.
Много лет назад, так давно, что все уже успели забыть эту историю, мы дрались не на жизнь, а на смерть. Кто бы мог подумать, что в определенный момент я увижу в противнике свое единственное спасение. Я обязана жизнью Клинту Бартону, но никто не сможет упрекнуть меня в том, что в свою постель я пустила его только потому, что за все надо платить.
В той стычке я тоже оставила на нем отметину, и в первое время он переносил это очень болезненно и лгал мне, глядя прямо в глаза. Уверял, что не злится. Мне пришлось научить его всегда говорить только правду, и от этого урока у него есть еще один шрам.
Я слишком хорошо знаю его тело, люблю посасывать и покусывать те или иные отметины, заставляя кожу ненадолго покраснеть. Наверное, это прерогатива романтичных особ – заучивать с фотографической точностью особенные точки, целовать их, вызывая мурашки, но, настроив его тело, словно струны банджо, уже не выдумываешь новые способы получить удовольствие. И не потому, что эта игра перестала быть занимательной, а потому, как сложно пересилить себя и отказаться идти по накатанной дорожке к его глухим стонам, искренней мольбе и бесстыдным крикам в противовес сомнительным возможностям. Этому извечному вопросу: «А вдруг и так получится»?
Возможно, он, как мужчина, иногда и скучает по той неизвестности, когда еще совсем не знаешь, что нравится партнеру, по безудержным вспышкам страсти в неподходящих для уединения местах, но такой период всегда заканчивается, даже у самых сумасшедших любовников. И тогда и наступает то время, когда больше интуитивно понимаешь, когда и как прикоснуться, и это выходит за пределы секса. Потому как я считаю (и это доказано на практике), что в каком бы состоянии Клинт не находился, он прилетает, приезжает, приходит, приползает ко мне, чтобы услышать мой голос, очутиться в моих объятиях и не дать кошмарам ни единого шанса на появление.
Парадокс в том, что теперь они и мне больше не снятся.
______________________
Написано 05.08.12г.
Автор: me
Бета: lupus-girl
Персонажи/пейринг: Черная Вдова/Хоукай
Жанры: ER, романс, POV Наташи
Саммари: Размышления Наташи о ее взаимоотношениях с Клинтом
От автора: Обычно ниже R моему творчеству рейтинг сложно поставить, как я понимаю PG-15 эквивалентно PG-13 с различием в двух годах. Можно было бы поставить и G, но лично я бы своему ребенку такое читать не разрешила и не из-за рейтинга, а лишь намек на оный.
1339 словХоукая никогда не мучают кошмары. Так он говорит. Когда я хочу прекратить полуночные разговоры, он степенно опускает веки и засыпает или же только делает вид. Мне приятно и легко с ним. С незабываемой нежностью согревают изнутри воспоминания о возможности переплетать пальцы, касаться кожи, не подразумевая сексуальной подоплеки, привлекать его голову к своим губам, тотчас игриво подуть на его веки и наблюдать, как дрогнули пушистые светлые ресницы, а в уголках глаз залегли небольшие черточки от искренней улыбки.
- Спи, Нат, - шепчет он, неловко отодвигаясь от меня, и что-то в его голосе напоминает о том, что знаю только я. Он действительно устал, и вскоре его дыхание выравнивается.
Клинт кажется крепко спящим. В такие минуты я могу прижаться к нему сильнее, чем он мог бы мечтать. Разумеется, я рискую попасться на его уловку с безмятежным сном, но тогда и Бартону придется раскрыться. Я ненавижу, когда меня обманывают, и не приму лжи в отношениях. Даже по мелочам.
В отношениях? С каких пор, размышляя об этих «ночевках», я стала употреблять этот термин? Может, в тот момент, когда впервые неосознанно обняла его во сне, закрывшись от дурных сновидений, словно щитом? Когда наступает это мгновение в полудреме – ты очухиваешься с «тяжелой» головой и понимаешь, что покемарить удалось не больше 40 минут, судя по часам на его руке; и ты тянешься к нему, теплому, пропахшему кофе и сигаретами. И теперь проваливаешься в крепкий сон, потому что веришь ему и знаешь, что он защитит. Даже ценой собственной жизни.
Когда живешь так долго, как я, начинаешь понимать, что рождение и смерть ничего не значат во вселенских масштабах. Мне не страшно осознавать, что пройдет еще лет сорок, и от него, возможно, не останется и надгробия. Странно представлять его седовласым, немощным, но по-прежнему страстно борющимся за справедливость. Мне легче нафантазировать момент его смерти в расцвете лет, прощальный поцелуй, застывающий металлический привкус его крови на моих губах и отдаленный отзвук последнего вдоха.
Временами я задумываюсь о жизни без него. Позволю ли я ему умереть? Накинется ли на меня отчаяние, схожее с тем, когда я потеряла мужа, или за эти годы я разучилась страдать? Как же так получилось, что для меня стало важным будущее?
Когда мы только познакомились, да и по сей день, он позволял себе флиртовать с другими девушками, в единичных случаях – с парнями, и не потому, что это часть задания или в итоге он окажется бисексуальным. Нет, дело в другом: Бартон – игрок. Другие люди и их чувства его не касаются, он обособил свой мир, закрывшись ото всех, и вычертил на гладком воображаемом листе своего сердца маленькую дверь для меня с крепким засовом с внутренней стороны. Ему нравится убеждать других в том, что мы просто напарники и только. В своей жизни он ставит меня как человека, который прикроет его спину, значительно выше, чем женщину, способную сварить ему кастрюльку супа.
***
Теперь Клинт притягивает меня к себе, своими ручищами ощупывая мою спину и плечи, судорожно выдыхает, верно и не осознавая, отчего перепугался. Я приоткрываю один глаз, замечая его настороженное выражение лица.
- Это всего лишь сон, трусишка, - усмехаюсь, задорно касаясь его носа своим.
- Мне приснилось, что ты беременна, - отвечает Клинт, и мы заливисто смеемся, поминая его нетривиальный сон а-ля кинолента «Прометей», и почему-то даже не берем в расчет возможную интерпретацию этого бреда в реальной жизни. Может, потому что в его подсознании, помимо соратника, я выступаю еще и в роли лучшего друга, с которым и следует обсуждать невнятные вопросы в стиле: «Что делать, если твоя подружка беременна»?
Иногда я с незримой печалью размышляю о том, что если бы мы были обычными людьми, то все было бы по-другому, по-настоящему. А потом вспоминаю, что даже если бы мы были современниками, я бы жила в России, и существовала вероятность, что между нами бы встал языковый барьер, да и никогда прежде у меня не возникала симпатия к мужчинам его типа. Жил бы он у себя в Айове с родителями и братом, скупал бы карточки с Капитаном Америкой. Мы бы никогда не встретились, и кто-то другой скрывался бы под позывными Хоукай и Черная Вдова. Такие мысли мне кажутся слабостью, проявляем чувств; и тогда я понимаю, что единолично позволила себе вступить в клуб меланхоличных идеалистов. А потом нечаянно сталкиваюсь с ним взглядом, таким, как сейчас, когда за все еще откровенным испугом выплывает наружу сдержанная грусть и эмоциональная зависимость. Он не расскажет мне, что видел. Не сегодня. Я позволю ему отшутиться, потому, что он мой испуганный парень, а не вражеский шпион. Ему надо «переварить» эти картинки, запрятать под бронежилет и дождаться момента, когда в его защите появится брешь.
Клинт поворачивается на левый бок, положив голову на мою подушку. Мне нравится слышать его запах так близко, я несознательно запускаю руку в его волосы, перебираю их. Это успокоит его. Я знаю.
Прикрыв веки, я отчего-то вспоминаю душещипательную сцену на дежурстве пару дней назад.
«Я не умею говорить красиво, Нат, но когда мы истребим всех врагов, ты останешься со мной»? – Приложив к губам незажженную сигарету, так внезапно спросил Бартон. И мне известно, причем здесь эти его «красиво» и «остаться». В иной раз следовало бы подшутить над ним, допытаться о том, что именно он имеет в виду, но этот удушаемый томительной неизвестностью взгляд, скрывающийся за выдыхаемым дымом наконец прикуренной сигареты, заставляет меня едва уловимо кивнуть и выдержать некоторую серьезность. И да, мы никогда не задумываемся о том, что со злом придется сражаться до конца жизни, а иные и после нас будут продолжать это дело.
Торжественный момент соглашения проходит, и я тут же принимаю на себя роль злобной сучки.
«Кто-нибудь говорил вам, агент Бартон, насколько опасно курить на задании в полной темноте»? – Притворяюсь недовольной и чуть прищуриваюсь.
«Ну, вы же никому не расскажете, агент Романофф», - Клинт нагло улыбается и еще раз затягивается. И я начинаю понимать, что он, безусловно, доверяет мне, но никто и никогда не увидит его боли и подлинных желаний. Проявления чувств. Никто, кроме меня.
Подняв взгляд на Клинта, я вижу, что он снова уснул, убаюканный и согретый. Обратив внимание на его чуть приоткрытый рот, я понимаю, что последнее задание его особенно вымотало. На правой скуле неглубокий свежий порез, не больше трех сантиметров в длину. На теле много синяков и ссадин, покрывающих старые отметины. Среди прочих, мой самый любимый шрам – на животе, длинный и ровный. Клинт увещевает, что шрам остался от удаления аппендикса, и это звучит как правда.
Много лет назад, так давно, что все уже успели забыть эту историю, мы дрались не на жизнь, а на смерть. Кто бы мог подумать, что в определенный момент я увижу в противнике свое единственное спасение. Я обязана жизнью Клинту Бартону, но никто не сможет упрекнуть меня в том, что в свою постель я пустила его только потому, что за все надо платить.
В той стычке я тоже оставила на нем отметину, и в первое время он переносил это очень болезненно и лгал мне, глядя прямо в глаза. Уверял, что не злится. Мне пришлось научить его всегда говорить только правду, и от этого урока у него есть еще один шрам.
Я слишком хорошо знаю его тело, люблю посасывать и покусывать те или иные отметины, заставляя кожу ненадолго покраснеть. Наверное, это прерогатива романтичных особ – заучивать с фотографической точностью особенные точки, целовать их, вызывая мурашки, но, настроив его тело, словно струны банджо, уже не выдумываешь новые способы получить удовольствие. И не потому, что эта игра перестала быть занимательной, а потому, как сложно пересилить себя и отказаться идти по накатанной дорожке к его глухим стонам, искренней мольбе и бесстыдным крикам в противовес сомнительным возможностям. Этому извечному вопросу: «А вдруг и так получится»?
Возможно, он, как мужчина, иногда и скучает по той неизвестности, когда еще совсем не знаешь, что нравится партнеру, по безудержным вспышкам страсти в неподходящих для уединения местах, но такой период всегда заканчивается, даже у самых сумасшедших любовников. И тогда и наступает то время, когда больше интуитивно понимаешь, когда и как прикоснуться, и это выходит за пределы секса. Потому как я считаю (и это доказано на практике), что в каком бы состоянии Клинт не находился, он прилетает, приезжает, приходит, приползает ко мне, чтобы услышать мой голос, очутиться в моих объятиях и не дать кошмарам ни единого шанса на появление.
Парадокс в том, что теперь они и мне больше не снятся.
______________________
Написано 05.08.12г.
@темы: Фанфик, Hawkeye/Black Widow
-
-
13.09.2012 в 09:41-
-
13.09.2012 в 13:23-
-
14.09.2012 в 00:01-
-
14.09.2012 в 08:13